Марк Васильев. Дело Султан-Галиева
Имя Мирсаида Хайдаргалиевича Султан-Галиева – главы Центрального бюро коммунистических организаций востока в 1918 – 1921 году, председателя Центрального мусульманского комиссариата Наркомнаца РСФСР, председателя центральной мусульманской военной коллегии при Наркомоенморе РСФСР долгое время было гораздо лучше известно на Западе, чем в СССР и России. Взгляды этого человека, называемого западными историками «мусульманским Троцким» стали доступными отечественному читателю лишь в начале 90-х годов, когда в Москве были изданы материалы совещания ЦК РКП (б), разбиравшего летом 1923 года дело Султан-Галиева.
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПРОРЫВ
Имя Мирсаида Хайдаргалиевича Султан-Галиева – главы Центрального бюро коммунистических организаций востока в 1918 – 1921 году, председателя Центрального мусульманского комиссариата Наркомнаца РСФСР, председателя центральной мусульманской военной коллегии при Наркомоенморе РСФСР долгое время было гораздо лучше известно на Западе, чем в СССР и России. Взгляды этого человека, называемого западными историками «мусульманским Троцким» стали доступными отечественному читателю лишь в начале 90-х годов, когда в Москве были изданы материалы совещания ЦК РКП (б), разбиравшего летом 1923 года дело Султан-Галиева.
Как пишет известный российский историк Р.Г.Ланда: «На этих документах вплоть до 1992 года стоял гриф «совершенно секретно», ибо они как бы открывали совершенно новый этап национальной политики в СССР, который был связан с отказом от многих принципов и тактических установок большевиков периода 1917 – 1922 г.г. Именно сменой одного этапа этой политики другим и был во многом вызван трагический поворот в личной судьбе Султан-Галиева» — его исключение из партии, последующие аресты и расстрел в 1940-м году.
В этой связи стоит подчеркнуть, что успехи большевиков в годы гражданской войны были во многом обусловлены исключительной гибкостью политики РКП(б) по отношению к населению «мусульманских» регионов России, которое, в конечном итоге, поддержало Советскую власть в борьбе против белогвардейцев. Обеспечить эту политику могли такие люди, как Султан-Галиев – интернационалисты с одной стороны и знатоки культуры и самобытности своих народов с другой. Принципиальная линия Султан-Галиева, указывает Р.Г.Ланда, заключалась в последовательной реализации призывов «Обращения ко всем трудящимся мусульманам России и Востока»: «Вы сами должны быть хозяевами вашей страны! Вы сами должны устраивать свою жизнь по своему образу и подобию! Вы имеете на это право, ибо ваша судьба – в собственных руках!» («Вопросы истории». – 1999. -№8).
В соответствии с этим мусульманам Петрограда и Поволжья были возвращены отобранные царским правительством мусульманские святыни. Публикация Советским правительством тайных договоров Российской империи, затрагивавших интересы Турции высоко подняла престиж новой России в глазах мусульман. В июне 1918 года Совнарком создал особые мусульманские комиссариаты в русских губерниях и в Средней Азии. При поддержке большевиков проводились мусульманские съезды, на которых революционные атеисты сидели рядом с муллами и вместе с ними провозглашали лозунг «веры, свободы и национальной независимости». Ввиду этого даже часть мусульманского духовенства выдвинула лозунг: «За Советскую власть, за шариат!» В 1922 году в Средней Азии большевики восстановили ликвидированные ранее шариатские суды, вернули мечетям и медресе, отобранное ранее имущество. В декабре 1923 года было проведено совещание мулл под лозунгом: «Советская власть не противоречит исламу».
КОНСЕРВАТИВНАЯ РЕАКЦИЯ
Убеждения Султан-Галиева рано или поздно должны были войти в противоречие с линией Сталина на авторитарный централизм в решении всех вопросов, в том числе и в первую очередь национального.
Султан-Галиев одним из первых выступил с резкой критикой сталинского плана «автономизации» в период подготовки Союзного договора 1922 года, говорил об ошибочности предлагаемых Сталиным форм объединения республик в единый Союз и, особенно, о неверном принципе разделения «советских республик на национальности, которые имеют право на вхождение в союзный ЦИК, и на национальности, которые не имеют этого права». Примерно в то же время с резкой критикой сталинского плана «автономизации» выступил и Ленин, заметивший, что «Видимо вся эта затея «автономизации» в корне была неверна и несвоевременна».
Но если с Лениным Сталин не мог бороться в открытую, то на примере Султан-Галиева он решил проучить и запугать всех своих возможных соперников. 4 мая 1923 года Партколлегия ЦКК РКП(б) исключила Султан-Галиева из партии, сняла со всех постов и передала его дело в ГПУ. Но единомышленники Султан-Галиева и он сам, продолжали активную деятельность вплоть до 1929 года.
Обвинение основывалось на перехваченных конспиративных письмах Султан-Галиева своим единомышленникам в Татарии, Башкирии, Крыму с призывами выступать на партийных собраниях с защитой своих позиций. Как впоследствии писал Троцкий, в деле Султан-Галиева Сталин впервые «лизнул крови».
СУЛТАН-ГАЛИЕВ И ЛЕВАЯ ОППОЗИЦИЯ
Вновь арестованный в начале 1929 года Султан-Галиев после многих допросов дал развернутую характеристику своих взглядов и деятельности в конце 20-х годов:
«Лично я глубоко сочувствовал оппозиции. Факта этого я от Вас не хочу скрывать, независимо от того, что сегодня оппозиция объявлена Вами контрреволюционной организацией и изолирована. Сочувствовал я оппозиции вообще. Вначале рабочей, а затем — троцкистской.
Личное мое уважение к отдельным руководителям оппозиции происходило не только от того, что сама партия создавала в свое время авторитет вокруг имен этих работников. Объяснялось оно еще тем, что в свое время я много соприкасался со многими из них по революционной работе. Так, например, Троцкий был моим непосредственным начальником по военной работе с сентября 1918 по конец 1920 г. По линии ПУРа моими непосредственными начальниками, после образования там Восточного отдела последовательно были Белобородов, Смилга и Раковский. Кроме того, позицию Троцкого и Раковского по нацвопросу во время XII партсъезда я считал более отвечающей моим взглядам и убеждениям. К тому же времени мне было известно, что большинство грузинских «уклонистов», с которыми я блокировался по нацвопросу в 1922 году, во время XII партсъезда поддержали оппозицию.
Лозунг Троцкого о «перерождении партии», соответствовал моему представлению об «отступлении революции на позиции русского национализма». Лозунги Каменева и Зиновьева в 1926 году о «национальной ограниченности русской революции» и об «отступлении революции на позиции госкапитализма под прикрытием строительства социализма в одной стране» означали почти то же самое, что говорилось мною в моих показаниях в ГПУ в 23-м году, когда я «упрекал» партию в том, что она, «вместо организации международной революции занялась строительством русской государственности».
КОММУНИСТ НА ДОПРОСЕ
Султан-Галиев отрицал все обвинения в буржуазном национализме и попытках создания второй партии. В показаниях от 29.02.1929 г. он изложил свою оценку действий правящей в ВКП(б) фракции за последние годы:
1. Вы проводите недостаточно четкую и революционную политику в отношении империалистической буржуазии Запада. Так мы оценивали ваш отказ от ведения революционной пропаганды в Индии и вообще на Востоке в период приглашения Вас на Генуэзскую конференцию и когда Ваши разговоры с державами Запада принимали характер торга за счет национально-освободительного движения.
2. Вы заигрывали «сверху» с отдельными группами Амстердамского интернационала, в частности, с тред-юнионизмом.
3. Взятая вами линия в крестьянском вопросе внутри СССР не соответствовала интересам нацрайонов, поскольку вы сделали упор на поддержку «крепкого хозяйчика», а значит грозила аграрной колонизацией русскими переселенцами отдельных нацрайонов, укрепив одновременно с этим уже существующие кулацкие хозяйства (русские в большинстве).
4. Вы под давлением роста великорусского национализма, как результат усиления «частнособственнического сектора народного хозяйства», искривляли программу компартии по национальному вопросу. Вот факты: а) невыполнение по ряду крупных районов, таких как Татария, Башкирия, Казахстан и некоторые другие, решения X и XII партсъездов по вопросу о насаждении промышленности нацрайонов и создании в них кадров национального пролетариата. б) слабый темп «кореннизации» аппаратов партийных, советских и профессиональных организаций в этих районах, слабое вовлечение в партию трудящихся коренного населения. в) неравномерное распределение бюджетных ассигнований по народному образованию, по здравоохранению в отношении большинства национальных районов. г) односторонняя борьба с национализмом в нацрайонах, так как острие борьбы с нацуклоном было направлено в одну сторону – в сторону туземной части населения, при почти полном отсутствии в отношении русского населения. Странно и непонятно, почему предавались суду и изгонялись из партии с обвинением в национализме одни лишь туземные коммунисты, тогда как за время всей революции не было ни одного случая исключения из партии или предания суду русского или какого-нибудь «европейского» коммуниста с обличением его в национализме или великодержавном уклоне. По крайней мере, мы не видели этого. д) слабая борьба с вредительской работой беспартийного русского чиновничества в аппаратах центральных учреждений и на местах в отношении нацрайонов. К этой же категории факторов мы причисляем допущение в качестве следователей ГПУ в нацрайонах в деле туземных коммунистов бывших работников карательных органов царизма е) засорение туземной части парторганизаций в нацрайонах чуждыми для революции элементами – сыновьями мулл, национальной буржуазии. Среди них вы найдете и таких, которые, быть может, в дни гражданской войны принимали участие в расстрелах национальных коммунистов, имеющих мандаты от самого Ильича (я имею в виду казнь татарского коммуниста М. Вахитова, совершенную над ним татарской буржуазией в 1918 году после занятия Казани чехословаками). Только этим засорением можно объяснить, почему, например, татарский меньшевик Сейфуль-Мулюков, ведший активнейшую борьбу с нами в Казани в первые дни Октября, уже в 1925 г. оказался в «старых большевиках» и в «вождях татарского пролетариата».
Вот те факторы, на основании которых мы строили наши выводы насчет степени революционности ВКП(б) и Коминтерна. Основным нашим выводом был вывод о том, что под влиянием неудач на Западе у вас возникли рецидивы, унаследованные вами от II Интернационала меньшевистских предрассудков в отношении национального вопроса. Опираясь на этот наш вывод, мы находили Коминтерн и ВКП(б) недостаточно революционной организацией и считали их организацией переходной от меньшевизма к подлинному и революционному большевизму».
ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЯ ЛЬВА ТРОЦКОГО НА IV СОВЕЩАНИИ ЦК РКП С ОТВЕТСТВЕННЫМИ РАБОТНИКАМИ НАЦИОНАЛЬНЫХ РЕСПУБЛИК И ОБЛАСТЕЙ В МОСКВЕ 9-12 июня 1923 г.
«… Я должен тут сказать по адресу «левых» и таких товарищей, как Нимвицкий, что они недооценивают трудностей работы воспитания коммунистов в этих национальных республиках. Мы имеем там не только отсталую среду в социальном смысле, но имеем и застойную среду; производительные силы там не развиваются, промышленность не растет, а в некоторых районах даже продолжает падать. Вот основа затруднений.
… Нужно и должно подходить гораздо более выдержано, гораздо менее нетерпеливо и непримиримо по отношению к товарищам национальным коммунистам, выходящим из низов, подходить к ним гораздо более педагогически. Я прямо скажу: для нас в Башкирии, любой из национальных республик, коммунист искренний, хотя бы сегодня малосознательный, но вышедший из низов и связанный с ними, в 10 раз важнее, чем, скажем, железнодорожный рабочий в том районе. Почему? Потому, что последнего можно воспитать в Москве, а затем передвинуть и перебросить, куда нужно; а башкирский коммунист — совсем другое дело: мы через него завязываем глубокую связь на месте, которая даст драгоценнейший результат в дальнейшем.
Я не говорю уже о том, что в силу логики вещей у нас кое-где на окраинах есть прекрасные рабочие, те же железнодорожники, например, которые через жен, тещ и пр. связаны с русскими кулаками, захватившими большие площади земли и борющимися с туземным населением.
Здесь некоторые товарищи, как, например, тов. Ербанов, обвиняли ЦК в том, что он не делает твердых директив относительно того, как в каждом данном случае поступать на местах. Этих твердых директив нельзя, однако, предпослать заранее, нельзя их выдумать, формулировать заранее из центра, а нужно вырабатывать в своеобразной обстановке каждой данной специальной среды.
… Каждый раз, когда я говорил с некоторыми из товарищей-националов, которые считают себя обиженными, меня поражала одна сторона: чрезвычайная чуткость к обиде, невниманию, высокомерию. Сегодня, например, тов. Орджоникидзе рассказывал, как узбеков не пускают на ташкентский вокзал, потому что-де узбек — «чесоточный». Представьте себе, с каким негодованием узбеки должны к этому относиться. Один башкирский коммунист рассказывал мне: «Коммунисты центра говорят: мы лучше знаем, как проводить политику, а когда иной из них в башкирскую кибитку войдет, так он нос зажимает, воздух тяжелый, говорит, и уходит»… Эти примеры показывают нам величайшую чувствительность и чуткость в этом отношении, свидетельствуют, как наболело все это чрезвычайно.
Если войдет башкир или мариец, который прошел школу городской культуры, который отвык от воздуха кибитки — к нему будет совсем другое отношение. И ему не понравится, и он скажет — «дух тяжелый». Но это будет свой. Другое дело, если войдет великоросс-центровик, не знающий ни нравов, ни языка, и ему не понравится воздух башкирской кибитки, и он обнаружит это. Это уж является актом национального высокомерия и, следовательно, фактом сокрушения советского союза. Вот почему для нас сейчас вопрос о воспитании кадров из молодежи национальных республик является одной из центральных задач нашей партии.